Петр Мамонов о смысле жизни
Петр Мамонов теперь все больше походит на отца Анатолия, которого сыграл в фильме «Остров». Живет вдали от суеты в глухой деревне Ефаново, молится, общается с Богом больше, чем с остальным миром. И лишь изредка дает концерты, на которых играет любимый рок-н-ролл. Скандалист и провокатор в прошлом, основатель одной из лучших в СССР рок-групп «Звуки Му» очень изменился. О том, почему это произошло, Петр Николаевич рассказал накануне своего 60-летия.
Как случилось, что я к вере пришел? Да откуда я знаю? Погибал, умирал, был на краю, жить хотелось. Взялся за ум. Стал спасать себя. Сначала тело. Потом о душе задумался. Порой сложно приходится, потому что надо преодолевать себя: страсти бурлят, кипят — ужас, караул! Тогда молюсь: «Господи, помилуй!» Помогает. Не помню о своем прошлом ничего, кроме того, что это был полный бред. Не помню вчерашний день и помнить не хочу. Я устремлен вперед. У меня вечность впереди.
День прошел — и я стал ближе к Господу Богу.
С Ним и общаюсь — больше, чем с сыновьями. Каждый человек — это образ Божий, каждый — икона. В течение жизни мы наживаем хорошее и плохое. Но все мы — божьи создания и самой жизнью влияем на свой образ. У меня на лице все мои пороки, горести, радости написаны. И лица наши, и тела — все по нашей жизни. Дух творит себе формы. И нет понятия «если бы». Потому что все волосы у человека посчитаны. Но выбор у него есть. И делать его нужно каждый день — сначала умом, потом сердцем. Выбрать эту жизнь и пройти по ней до конца. Вот какая схема! У пьяницы цирроз печени — это что, Бог его наказал? Это он сам выбрал! Если бы я пил до упора — уже бы сдох. Слава Богу, понял, что надо завязывать. Из-за пьянки потерял лет десять-двадцать жизни. Но главное — что понял!
Петя, чисти зубы!
— В моей памяти остаются не события внешней жизни, а лица. Я помню, например, лицо молодой мамы, которая была очень веселым человеком. Она и сейчас такая. Мама дружила со мной и воспитывала, что сейчас большая редкость. Если я ее обидел, сказал или сделал что-то не так, со мной по дню не разговаривали, потом мирились. Теперь я понимаю, каким тяжелым был ее педагогический труд. Она десять тысяч раз сказала мне: «Петя, чисти зубы», пока я однажды вдруг не взял щеточку и не почистил их по первой ее просьбе. А потом уже сам, без напоминаний. Эту картинку — одну из немногих — о том, как я впервые послушался и как это было благодатно, я храню в памяти.
Моя веселая и умная мама организовывала мне разные воспитательные случаи. Когда мне было 16 лет, она закрыла холодильничек «ЗиЛ» на ключ. Кушать было нечего, и через два дня я пошел работать: жрать хотелось.
Ребенок сопротивляется родителям: не буду это, не буду то. Что делает разумный родитель? Или накажет, или в угол поставит, или выпорет, или скандал устроит — но заставит сделать так, как надо… Так же поступает и Господь, наш Отец: пьяницу, наркомана, проститутку, жмота, вора поставит в такие условия, чтобы они исправлялись. Он им хочет спасения. На всех одинаково солнышко светит — и на вора, и на гада ужасного.
К внукам любовь особая
— Олег Иванович Янковский другом моим был. Павел Семенович Лунгин — мой друг. Он мне пишет эсэмэсочку недавно: «Петечка, я во Франции». Приятно такую эсэмэсочку получить. А я его Пашечкой называю. Пускай это тю-тю-сю, суффиксы, но это наше доброе друг к другу отношение. Вот какой Павел Семенович нежный, неумелый, робкий. Православной веры не знает, а «Остров» снял! Посторониться нужно было, Богу дать место действовать — и Господь все упра вил.
Практически все мои друзья сейчас — попы. Веселые, хорошие ребята. С Богом все просто происходит!
У меня два внука — трехлетний Миша и Тихон, которому чуть больше года. Маленькие — еще никто. Кем вырастут — неясно. Многое зависит от того, как родители воспитают. Не бабушка с дедушкой, а мама с папой. Потому я и сдерживаюсь, не лезу со своей неистраченной любовью в чужую семью, хотя внуков своих сильно люблю. К ним совсем другая любовь, нежели к детям, другое отношение. Говорят, что дедушки с внуками так нежно друг к другу относятся, потому что их важное объединяет: и те и другие близки к вечности. Дети только пришли в этот мир, а деды — на краю, на выходе.
Я мало с внуками общаюсь, они здесь не живут. Иногда в хорошую погоду приезжают, и я им очень рад. И другим детям рад. Ко мне приезжал девятилетний сын знакомых. По крови чужой мне ребенок. Но я был счастлив с ним общаться. Рассказал ему и про смородинку, и про то, как яблочко растет, — он слушал внимательно. По имениотчеству все меня называл.
Об ангелах и человеке без ног
— Каждый встречающийся на пути человек — ангел. Он тебе помощник и встретился недаром. Он тебя или испытывает, или любит. Другого не дано. У меня был случай в молодости. Выпивали мы с приятелем, расстались поздно. Утром звоню узнать, как добрался, а мне говорят: он под электричку упал, обе ноги отрезало. Беда невыносимая, правда? Я к нему в больницу пришел, он говорит: «Тебе хорошо, а я вот…» — и одеяло открыл, а там… ужас! Был он человеком гордым. А стал скромнейшим, веселым.
Поставил протезы, жена, четверо детей, детский писатель, счастьем залит по уши. Вот как Господь исцеляет души болезнями физическими! Возможно, не случись с человеком горя, гордился бы дальше — и засох, как корка черствая. Таков труднопереносимый, но самый близкий путь к очищению духовному. Нужно каждую минуту поучаться, каждую минуту думать, что сказать. И созидать, созидать, созидать.
Жизнь порой бьет, но эти удары — лекарство. «Наказание» — от слова «наказ». А наказ — это урок, учение. Господь нас учит, как отец заботливый. Ставит маленького сына в угол, чтобы он в следующий раз не делал плохого. Дитя рвется, а отец держит его за руку, чтобы под трамвай не попал. Так и Бог.
Искушения — это экзамен. А экзамен зачем? Чтобы его сдать. В этих испытаниях мы становимся все чище и чище. Золото в огне жгут, чтобы оно стало чистым. Так и души наши. Мы должны переносить скорби безропотно, без вопроса «за что?». Это наш путь.
Страшно ли мне? Страшно, но интересно
— Тропа у людей одна: мы все уйдем из жизни. Вчера я, двадцатилетний, бегал по улице Горького — и вот уже завтра умирать. Без аллегорий. Страшно ли мне? Страшно. Дело ведь небывалое. Но интересно очень! Там же Господь, Вечность. Не готов. Очень много всякой гадости. Но за что себя ругаю и какого цвета у меня трусы, вам знать необязательно. Это дело мое. Извините… Пушкин нам ответил: «Я с отвращением листаю жизнь свою, но строк позорных не смываю». Мой ответ такой же, как у него.
Сидим мы как-то с Ванечкой Охлобыстиным на съемках фильма «Царь», гримируемся и разговариваем о том, кто что читал и слышал о вечной жизни. Гример говорит: «Ой, какие вы смешные!» Я ему: «А когда предстанем перед Творцом, вообще обхохочешься». Ведь с нашими совестями такими-сякими, с нашей жизнью такой-сякой надо будет глядеть в глаза Богу, который за нас отдал жизнь свою на кресте…
Не надо обольщаться, что после смерти от нас один прах останется. Все крупные ученые — верующие. Все мои знакомые врачи, которые имеют дело с жизнью и смертью, — веруют.
О клинической смерти оставлены тысячи свидетельств, доказывающих, что конца нет. Эйнштейн в существовании Бога не сомневался, и Пушкин, и Ломоносов, и Менделеев. А какая-нибудь Леночка семнадцати лет заявляет: «Что-то я сомневаюсь, что ваш Бог есть…» А ты почитай сначала, изучи вопрос, тогда и скажешь. Но она же этого не делает, просто языком болтает. Это как в метро вошел, увидел схему — кольцо какое- то, разноцветные точки. Махнул рукой: «А, фигня, поеду сам». Так и будешь по Кольцевой всю жизнь ездить.
Приходит один алкоголик: «Дай!» Я говорю: «Толик, не дам, подохнешь…» Он говорит: «Все умрем». Не стал ему объяснять, что важно, как мы умрем! Одно дело — за правду и совсем иное — от водки. Понимаете, как интересно? Богу не важны наши поступки, ему нужен мотив: зачем мы это делаем, зачем мы живем, зачем вы приехали, зачем я c вами разговариваю. Чтобы рекламу делать? Да тьфу, не в этом дело. Может, кто что услышит, может, задаст вопрос: а что завтра будет? Смерть грешника люта. Каким уйдешь, погибнешь, таким и будешь в вечной жизни. Самоубийцы выходят из окна. В том ужасном состоянии, в каком погибнешь, и застынешь, дружок, в вечности. Таким и будешь. Там изменения нет, потому что нет воли, нет тела. Тело и есть наша воля к изменению.
На съемках «Острова» я должен был ложиться в гроб. Три раза из него выскакивал — не выдерживал. Строгая вещь — гроб: лежишь, стеночки узенькие — и ничего больше нет. Даже Евангелия, чтобы почитать. Что собрал в душе, с тем и лежишь. Блатные правильно говорят: в гробу карманов нет. В вечность мы возьмем то, что потрогать нельзя, — то, что уступили, простили, отдали. Блаженнее же отдавать, чем брать. Прикиньте на себя: отдали — и как хорошо на душе! А получили подарочек, ну, пять минут на кухне порадовались, поставили его на табуретку, и… прошла вся радость.
Я прожил очень всякую жизнь
— Зачем мы живем? Долгие годы я никак не отвечал на этот вопрос — бегал мимо. Был под кайфом, пил, дрался, твердил: «Я главный». А подлинный смысл жизни — любить. Это значит жертвовать, а жертвовать — это отдавать. Схема простейшая. Это не означает — ходить в церковь, ставить свечки и молиться. Смотрите: Чечня, 2002 год, восемь солдатиков стоят, один у гранаты случайно выдернул чеку, и вот она крутится. Подполковник, 55 лет, в церковь ни разу не ходил, ни одной свечки не поставил, неверующий, коммунист, четверо детей… брюхом бросился на гранату, его в куски, солдатики все живы, а командир — пулей в рай. Это жертва. Выше, чем отдать свою жизнь за другого, нет ничего на свете.
В войну все проявляется. Там все спрессовано. А в обыденной жизни размыто. Мы думаем: для хороших дел есть еще завтра, послезавтра… А если умрешь уже сегодня ночью? Что ты будешь делать в четверг, если умрешь в среду? Кажется, только вчера сидел рядом Олег Иванович Янковский, вот его курточка лежит, вот трубочка. А где сейчас Олег Иванович? Мы с ним на съемках фильма «Царь» сдружились. Много о жизни беседовали. Я и после его смерти с ним беседую. Молюсь: «Господи, помилуй и спаси его душу!» Вот что проходит туда — молитва. Поэтому, когда буду умирать, мне не надо роскошных дубовых гробов и цветов. Молитесь, ребята, за меня, потому что я прожил очень всякую жизнь.
Молитва важна и при жизни. Слово «спасибо» — «спаси Бог» — это уже молитва.
Бывает, не могу очки найти, прошу Творца Вселенной: «Помоги, Господи!» — и нахожу. Отец Небесный любит нас, к нему всегда можно за помощью обратиться. Вы знаете, какое это чудо?! Cидим мы здесь с вами, такие червячки, — и можем напрямую сказать: «Господи, помилуй!» Даже маленькая просьба — запрос во Вселенную. Вот крутняк! Никакой героин рядом не лежал!
Господь не злой дядька с палкой, который, сидя на облаке, считает наши поступки, нет! Он нас любит больше, чем мама, чем все вместе взятые. И если дает какие-то скорбные обстоятельства — значит, нашей душе это надо. Вспомните свою жизнь в моменты, когда было тяжело, трудно, — вот самый кайф, вот где круто! Написалась у меня такая штучка: чем хуже условия, тем лучше коты. Вот так…
Любовь — это вымыть посуду вне очереди
— Я стоял на сцене в клетчатом пиджаке, пел. С гитарой я — король. Она смотрела, потом крикнула: «Ты самый главный, ты мой на всю жизнь!» С тех пор мы вместе… А может, было и не так. Может быть, я ее мороженым угостил… Но и это неважно. Важно, что мы стараемся друг другу уступать, стараемся друг друга понять. И в меру нашего старания Господь дает нам мирную, согласную жизнь. Мы вместе 33 года. Если ссоримся — дьявол торжествует.
Брак — сложнейшая вещь, это подвиг, равный монашескому житию.
Кто-то один — моно, монк, монах, от слова «один», а в браке две равные дороги. Я раздражаюсь: она что-то делает не так. Но она женщина. Я говорю батюшке: «Отец Владимир, ну как она могла?!» Он отвечает: «Петя, она женщина…» Я запомнил это на всю жизнь.
Видеть хорошее, цепляться за него — единственный продуктивный путь. Другой человек может многое делать не так, но в чем-то он обязательно хорош. Вот за эту ниточку и надо тянуть, а на дрянь не обращать внимания. Любовь — это не чувство, а действие. Не надо пылать африканскими чувствами к старухе, уступая ей место в метро. Твой поступок — тоже любовь. Любовь — это вымыть посуду вне очереди.
Вера — прагматичная вещь
— Недовольство нужно устремлять вглубь себя. А мы устремляем вовне: правительство, пенсия, там не так, там не так, там не так… В телевизор уткнулись — и начали осуждать. Ты загляни в себя, браток! Ты воспитал своих детей? Нет. Ты убил пятерых, сделав аборты? Да. Ты на работе ничего не делаешь — лысый, с бородой, 42 года, сидишь, играешь в компьютер, потом щелкаешь клавишей мыши: «Ой, начальник идет, атас!» Смешная картинка. 40 минут в день работаешь и хочешь «достойную» зарплату. Так откуда взяться этой стране? Чемодан оставьте на Казанском вокзале на 10 минут и в туалет уйдите. Что будет? Чемодана не будет! Сорок процентов полезных ископаемых и всех богатств лежит на территории этой страны. Смотрите, Ермак Тимофеевич пошел на лошадях со своими людьми, вдесятером, — и колонизовал всю Сибирь. Что, им было хорошо, тепло, сыто, удобно? Нет, им было понастоящему круто, сильно — это и есть преодоление. Я не говорю, что надо специально призывать горе, трудности, боль, войну. В обычной каждодневной, казалось бы, рутинной жизни есть место подвигу: от себя отдать, отщипнуть, не спорить, а выслушать…
Кричать на родных и близких не считаю нужным. Гневаться и раздражаться — не что иное, как наказывать себя за чужие глупости. Я хочу, чтобы мне было хорошо, зачем же кричать?
Ближний — тот, кто рядом, а не тот, кто в Сомали. Вот вы приехали и стали для меня ближними. И я изо всех сил буду стараться, чтобы вам было хорошо, а вы — стараться, чтобы хорошо было мне. Какой кайф, да? Какая радостная жизнь! На тебе денежек, нет, лучше на тебе… на первый взгляд все просто, а на самом деле сложно. Потому что собственное «я» стало во главу угла. Мы из-за этого мало что вокруг видим.
А я уже давно ничего не считаю, ничего не помню. Мне бы только посторониться и увидеть этот прекрасный полыхающий закат…
Мы интересуемся, как дела в Бангладеш, как в Японии после землетрясения. Какое землетрясение?! У каждого из нас землетрясение внутри. Человек тонет в реке. Кричит: «Help!» А ему говорят: «Знаешь, в Японии…»
Каждый христианин — каждый! — должен помочь тому, кто рядом. Особенно ценны наши поступки по отношению к ближним. И не к сыну или внуку, которых мы любим естественным образом, — а к тому, кто нуждается. Лучше к какому-то гаду. Вот где Сбербанк! Вот что нам зачтется в Вечности. Мы набираем баллы каждый день. Это то, что потрогать нельзя. Вера — колоссально прагматичная вещь.
Спаси себя — и хватит с тебя
— Нельзя рассказать про вкус ананаса, если его не попробовать. Нельзя рассказать про то, что такое христианство, не пробуя. Попробуйте уступить, позвонить Людке, с которой не разговаривали пять лет, и сказать: «Люд, давай закончим всю эту историю: я что-то сказала не так, ты сказала… Давай в кино сходим». Вы увидите, как ночью будет хорошо! Все возвращается во сто крат тебе, любимому, но только не тряпками, а состоянием души. Вот подлинное счастье! Но чтобы его достичь, каждую минуту надо думать, что сказать, что сделать. Это все есть созидание.
Посмотрите, что делается вокруг: сколько хороших людей, чистых, удивительных, веселых лиц. Если мы видим гадость — значит, она в нас. Подобное соединяется с подобным. Если я говорю: вот пошел ворюга — значит, я сам стырил если не тысячу долларов, то гвоздь. Не осуждайте людей, взгляните на себя.
Спаси себя — и хватит с тебя. Верни Бога в себя, обрати свой взор, свои глаза не вовне, а вовнутрь. Полюби себя, а потом самолюбие преврати в любовь к ближнему — вот норма. Мы все извращенцы. Вместо того чтобы быть щедрыми — жадничаем. Живем наоборот, на голове ходим. На ноги встать — это отдать. Но если ты отдал десять тысяч долларов, а потом пожалел, подумал, что нужно было отдать пять, — твоего доброго дела, считай, и нет.
«Счастье» — от слова «сейчас»
— Мама с папой семечко родили, из слизи наше тельце выросло, а душу Бог вдохнул Духом Святым в каждого из нас.
